Обиды и отмашки

— Папочка, а куда мы идем? Куда? — маленькая девочка лет пяти дергает отца за рукав.
— А вот сейчас мы поймаем такси и поедем в гости к бабушке! — отец выглядит горделиво, он смотрит «по верхам», ребенок снизу вверх любуется им.
— На такси? Ура, Ура! — девочка снова дергает за рукав своего папу, но он по-прежнему на нее не смотрит. Его рука поднимается, голосуя, но машины пока проносятся мимо.
— Стой спокойно, — слегка одергивает дочку отец. — Пап, пап! А мы надолго к бабушке? А мы гулять пойдем?

Родители девочки в разводе, «воскресный папа» появляется не каждые выходные. Сегодня как раз тот день, когда он свободен, ребенок здоров, и их встреча состоялась. Предыдущая была давно, но это неважно, отец доволен собой и предвкушает прекрасный день в гостях у своей матери, которая ребенком займется.

— Пап, пап! — девочка очень хочет, чтобы папа ее заметил, но он не отводит глаз от дороги.
— Стой спокойно, — отвечает он снова, не глядя.
— Ой, я Катю уронила! — девочка отнимает руку и садится на корточки, поднимает куклу и огорченно смотрит на ее испачканное платьице.
— Шляпа ты! — насмешливо замечает отец. Он, наконец, отвлекается от попыток поймать машину, достает носовой платок и вытирает куклу. — На, шляпа.
— А ты пиджак! — подпрыгивает ребенок, пытаясь заглянуть отцу в глаза, но тот на дочь не смотрит, только посмеивается. — А ты рубашка! — продолжает привлекать к себе внимание девочка. — Ты пальто! Ты куртка!
— Давай, давай, — отец на девочку не смотрит, усмешка его сообщила бы любому взрослому об уверенности: ничего умного ребенок не скажет.
— А ты сапог! Сапог! — девочка от радости подпрыгивает. Она придумала что-то необычное!
— Что?! — отец вырывает руку и, наконец, переводит взгляд на дочь. — Ты вот что, ты выбирай выражения! Ты что себе позволяешь? Немедленно извинись!
— Почему? — ребенок напуган и обескуражен.
— Без почему! — отец возмущен.— Я сказал, немедленно извинись! Иначе мы никуда не поедем! Сейчас же пойдешь домой! Ты поняла?
— Извини…

Ребенок глотает слезы. Радости больше нет как нет и ожидания поездки. Останавливается машина, отец сажает девочку на заднее сиденье, сам устраивается впереди. Долгожданный день с папой начинается. Кто-то скажет, что за безобразие? С чего он на девочку взъелся? Но дело в том, что этот папа не совершил ничего необычного. Он не сделал ничего такого, чего во множестве не делают родители своим детям вокруг нас. Те самые хорошие родители, которые вовсе не намереваются причинить своим чадам вред. И не признают факта его совершения. Или признают, что часто если и сглаживает ситуацию, то все равно не настолько, чтобы вычеркнуть как ее саму, так и ее последствия из жизни ребенка.

Мамочка гуляет с ребенком, как вдруг звонит телефон. Мама отвечает, оказывается, что звонит сотрудник с ее работы. На работе возникла экстренная, весьма неприятная для женщины ситуация, срочно требуется ее присутствие. Женщина говорит по телефону, напряженно вслушиваясь в то, что ей рассказывают. Разговор идет сумбурно, мамочка нервничает все сильнее.

— Мам! — зовет в это время ее ребенок.
— Подожди, — она хмурится и подтверждает в трубку, что слушает.  — Да, говори, да!
— Мама, мам! — ребенок настаивает. — Да подожди ты минутку! Говори, я тут, — женщина старается сконцентрироваться на разговоре.

Ребенок еще пару раз ее окликает, наконец, когда матери кажется, что суть случившегося на работе она вот-вот уловит, снова раздается голос:
— Мам! — и ребенок дергает ее за рукав.
— Да подожди ты! — женщина взмахивает рукой, ручку ребенка стряхивая. В этот момент боковым зрением она что-то улавливает и на миг прерывает разговор. Перед ней стоит ее сынишка, а на земле... А на земле валяется сломанный цветок, который ребенок или подобрал где-то, или сорвал с газона и только что протягивал ей.

Малыш смотрит на мать огромными глазами. А она не может оторвать взгляда от лежащего в пыли цветка. Ужасная история.

В отличие от папы «сапога», который ни на чем себя не поймал, эта мама поняла, что произошло. Разговор с сотрудником был экстренно завершен, мама обняла своего сына и просила простить ее, пыталась что-то объяснить… Великодушный ребенок ее утешил, сказал, что не обижен… Но мама не поверила сыну. Да и мы не знаем, так ли это было на самом деле, и не заронила ли зерно горечи в душу малыша его действительно загруженная работой мама. Долгие годы потом она помнила эту историю, как что-то ужасное, ею совершенное.

И таких случаев в жизни большинства из нас множество. При этом совсем необязательно выбивать цветок из подносящей его руки или грозить ребенку отправкой домой за то, что он произнес нелюбимое нами слово, отчего у нас сработала кнопка.

Мы же не знаем, что ребенок хотел сказать или что надеялся услышать от нас, когда мы отмахнулись, если он просто нас позвал и не успел себя объяснить. Тихий ребенок уйдет и унесет свою ранку. Ребенок другого нрава набезобразничает через некоторое время, а нам покажется, что это «ни с чего», «на ровном месте». Возможно, он обидит своих родителей, возможно, потом они обидят его в ответ.

К сожалению, большинство из нас действует, исходя из привычных реагирований. У окружающих нас людей есть слова, которые нас раздражают, кругом и повсюду мы видим ситуации, которые нас злят или заставляют отключать внимание, или же наоборот, что-то, отчего мы подбираемся рефлекторно, и настроение наше меняется, переключая нас «на другую программу». Чрезвычайно сложно отслеживать свои реакции ежеминутно, и мы, наполненные нашими лучшими побуждениями, транслируем в окружающий мир продукты наших рефлексов, а не зрелых решений. И мы ведь не говорим о тех родителях, которые не любят своих детей, правда? Мы говорим об обычных, нормальных людях.

О родителях, которые обижаются на детей, и о родителях, которым некогда.

Но ведь в последнем случае не было обиды на ребенка, скажем мы. Нет, место обиды заняла его, «ребенкина» несвоевременность, его неуместность в нашей жизни здесь и сейчас. А результат ничуть не лучше — оскорбленный в своем движении к взрослому маленький человек. Человек, которому нанесена рана родительским невниманием и включением во что угодно, кроме самого ребенка. Рана, нанесенная родительской поглощенностью собой.

Как важно быть включенным в нашего ребенка так же, как включают нас в себя наши профессиональные проблемы и прочие вехи жизни, на которых мы самоутверждаемся!

Маленький ребенок, впервые услышавший слово «урод» (беру в пример это слово просто так, можно взять любое другое — не слишком приятное) и назвавший так папу, восторга в папе не вызовет, как бы тот за собой ни следил и каким бы чувством юмора ни обладал. Культурный и сдержанный, осознанный папа свою эмоцию скроет, любой другой сделает наоборот и непременно как-то отзовется — выражением лица, резко произнесенной фразой, которая ребенка оборвет, банальным и таким бесполезным призывом вести себя хорошо.

Если же это слово услышит мама, то, как бы она ни держала себя в руках, пережив первый момент, скорее всего она все-таки подойдет к зеркалу, чтобы убедиться, все ли с ней в порядке. И возможно, этой своей реакции мама не запомнит, действие произойдет неосознанно.

Ребенок, отбросивший тарелку с едой так, что все летит на пол, тоже способен довести свою уставшую маму до слез, этот жест может оказаться «последней каплей» текущего дня. И вскрик негодования, или еще того хуже, резкое выведение ребенка из-за стола — вот та самая обида мамы и та реакция, которая так похожа на случившуюся в истории с сапогом. Разве что, с небольшой разницей: там ребенок ликовал и радовался, ведь он придумал что-то оригинальное, а тут, с тарелкой, он уже предчувствует, что его не похвалят, пока тарелка еще летит. Но результат, тем не менее, один.

Праздник в семье, среди гостей присутствует гость почетный — дедушка. Маленькая девочка приносит рисунки, чтобы дед посмотрел. «Хорошо, молодец», — говорит он, но ему неинтересно, и ребенок чувствует это. Девочка некоторое время мнется, затем уходит, но спустя полчаса возвращается и снова что-то приносит дедушке, привлекая его внимание. Дедушка гладит внучку по голове, снова называет молодцом, но на принесенное не смотрит, разве что мельком. Девочка уходит вновь и занимается чем-то. Через некоторое время дедушка появляется у нее в комнате и зовет ее пить чай. Девочка не хочет оставить свое занятие, но дед берет ее за руку, отрывая от того, что ее увлекло. Тут девочка начинает кричать, возмущаться и требовать, чтобы дед ушел, «потому что он плохой». Дед расстраивается и, обиженный, направляется в прихожую одеваться.

Это пример цепной реакции. Взрослый не дает внимания ребенку, отчаявшись добиться внимания, ребенок не отвечает взрослому и сопротивляется его воле, взрослый обижается на ребенка и даже намеревается (в данном случае) из-за обиды уйти… А уйти из дома обиженным на ребенка, как и сам факт такого тотального невнимания к ребенку, это совершенно недопустимые шаги. Эти примеры я показываю для того, чтобы мы увидели, что наши обиды на детей случаются сплошь и рядом. Быть их, однако, не должно, и многие из нас буквально волшебным образом исцеляются от способности обижаться на детей, осознав всего две вещи:

Первая — ребенок ничего не делает специально, он не хочет нас обидеть, он на это не нацелен. Его задача — привлечь наше внимание, найти подтверждение своей важности для нас, а своими поступками он чаще всего отображает нас.

Вторая — только осознав себя по-настоящему взрослыми и ответственными за наших детей, мы почувствуем, что никакой поступок ребенка нас обидеть не может. Каждое такое действие нашего ребенка, каждое такое произнесенное слово, это для нас сигнал того, что ребенку нашего внимания недостает, что маленький человек отчаянно взывает: «Услышь меня, увидь, заметь! Ты так важен для меня!»

Опять же можно возразить: дети тоже должны понимать, когда можно приставать, а когда нельзя. Дети должны быть воспитанными, они должны уметь соблюдать границы. Безусловно. Но взрослый человек ничего не может потребовать от ребенка сверх того, что требует сам от себя. Это должно стать нашим золотым правилом.

Все отсчеты долгов и обязательств взрослых людей и детей мы начинаем с себя.

И только твердо убедившись в том, что наши обязательства нами выполняются, мы можем посмотреть, что же, исходя из нашего поведения, «должен» ребенок.

Мамы и папы, уставшие от конкуренции, от необходимости чему-то соответствовать, от мелких столкновений и отсутствия в их жизни тишины, которая на самом деле совершенно необходима для любой психики, попадая домой после работы, отчаянно пытаются наверстать упущенное. Их отмашки «сделай сам», «посмотри мультик», «займись делом» — не больше, чем способ «подлечить, подправить» себя в этом мире гонок и внешних ценностей, где ребенок не является целью, к которой родители стремятся в течение рабочего дня. Он — атрибутика дома, обязанность. Он — любимая, да, но порой досадная составляющая жизни, отнимающая покой и лишающая взрослого возможности расслабиться.

И вот еще что примечательно. Чем меньше ответственности за ребенка взял на себя взрослый, тем чаще он будет обижаться в ответ на грубость или непослушание. Потому что обида взрослого человека, в сущности, не что иное, как утверждение: «Ребенок — плохой, а я не виноват!» То есть, взрослый человек на самом деле взрослой и зрелой личностью не является.

Таким образом, мы видим, что обиды на поступки детей и наши от них отмашки расположены очень близко друг к другу. Конечно, это тоже разновидность кнопок, про которые мы уже достаточно говорили. Но нет, к сожалению, о том, какие у нас бывают кнопки, нам нужно напоминать себе постоянно, ведь обиды и отмашки наносят детям слишком много вреда.

Потому что:
— если бы папа из первого примера ответил себе, почему слово «сапог» так его обижает, и посчитал своей обязанностью рассказать девочке об этом... хоть что-нибудь, т.е. повел бы себя с дочерью, как с человеком, в котором он заинтересован, ссоры бы не случилось. Что же такой папа мог своей дочери сказать? Например, это: «Знаешь, малыш, а слово «сапог» иногда звучит как ругательство. Так называют человека, если он примитивный и грубый. Как сапог. Понимаешь? Давай не будем играть в это слово?»

Он мог бы сказать это, если бы играл с ребенком, если бы отвечал на его призывы, если бы не был занят исключительно собой. Взгляни он на своего ребенка раньше, раздели его радость от долгожданной встречи, ничего обидного бы не произошло.

Если бы мама из второго примера в момент, когда ей позвонили, вспомнила бы о цели своей прогулки! Если бы она осознала, что цель эта — ребенок, если бы всего на одну минуту отложила беседу, сказав сыну, что разговор очень важный, что отвлекать ее нельзя, т.е. если бы она повела себя с ним как с важным для нее человеком, ничего плохого бы не произошло.

Если бы дедушка, которому ребенок нес свои поделки, в самом деле интересовался творением рук внучки, ею самой, а не отмахивался от нее, но стремился бы показать свой интерес, как он наверняка сделал бы по отношению к человеку, для него значимому, если бы не обиделся на девочку, будто ребенок он сам, ничего столь грустного бы не произошло...

А без этих «если» картина перед нами состоит из обид, печали и неверных шагов. Взрослые в этих случаях посрамлены, дети несчастны.

Вспоминается еще одна история, которая вполне подойдет, чтобы показать пример родительских отмашек. Это история из моего собственного детства, одна из первых историй, осмысленных мною с тем, чтобы никогда не повторить подобного над своими детьми. Мы отдыхали с бабушкой на съемной даче в Красной Горе. Помню, как она об этом рассказывала, а больше — ничего. Ни дома, ни сада, ни самого отдыха. Зато мне запомнился наш отъезд. За нами приехал грузовик. Такой настоящий грузовик моего детства с деревянными зелеными бортами. Туда бабушка и кто-то еще таскали вещи, память сохранила самый краешек сборов. Помню, бабушка взяла меня за руку и повела к машине. И я спросила ее:

— А где моя Зина?
— В машине, в машине! — беспечно ответила бабушка и меня тоже туда подсадила. Почему-то в кузов.

Зина — старая кукла из прессованных опилок. У нее был отбит нос, совсем отгрызены пальцы на руках и ногах, вряд ли, конечно, их кто-то грыз, раскрошились, наверное. У Зины был вспоротый и зашитый тряпочный живот. Голова у нее была лысой и один глаз поблек. Я ее обожала. Мы сели, бабушка тоже забралась в кузов. Наверное, в кабине ехал кто-то важнее, этого в памяти нет совсем. А дальше произошло то самое, что включило во мне память. Машина тронулась, я снова спросила, где Зина, бабушка ответила уклончиво, я упрямо повторила вопрос. Машина набрала скорость.

— Я оставила твою Зину, она старая, — сказала бабушка.— Дома мы купим тебе новую куклу.

Я помню свое платьице — синее в белый горошек, и свои коленки, на которые я уставилась. Потом я, наверное, глаза подняла, потому что дальше плыла дорога, дорога, дорога... Конечно, я больше ни одну куклу не любила так, как Зину. И бесчисленно проверяла обещания бабушки, потеряв к ней доверие навсегда. Даже теперь, стоит мне вспомнить этот эпизод, я вижу полосу дороги и синее в белый горошек что-то, что перечеркивает ее.

Нам никогда не известно, что вложил наш ребенок в свой рисунок, в свою поделку. Они приходят к нам и приносят подарочки, что-то свое сокровенное, что-то, с чем они себя, возможно, отождествили. А мы, даже если не бьем по руке, порой небрежно запихиваем куда-то наивные дары, кивнув с улыбкой: спасибо, малыш. А потом выбрасываем потихоньку. Случается, что на глазах у ребенка, мол, поиграли и хватит...

Но если бы мы могли представить, что мир нашего малыша тоже может распасться на синее в белый горох, а какая-то его дорога перечеркнется, возможно, мы повели бы себя иначе? Не выбросили бы его старую игрушку, пусть даже и незаметно. Откликнулись бы на зов. И приняли бы с настоящей радостью то, что он нам принес, ради того, большего, чем он захочет поделиться с нами, когда станет взрослым, и когда мы очень сильно будем в этом нуждаться. Или даже не так. Ради того, чем он сможет делиться с миром, в котором ему предстоит жить.

Знаю одну мамочку, она хранит дневники своих детей, их первые тетрадки, детские рисунки. А дети ее, чем старше становятся, тем с большей благодарностью и любовью думают об этом. Возможно, эта мама скапливает не все, оставляя главное выборочно, некими вехами взросления детей. Но когда дети были еще не совсем взрослыми, и если вдруг чрезмерно шалили, она открывала тот шкаф, где хранились ее драгоценности — подарки детей, доставала откуда-то что-то и говорила:

— Смотри, что я нашла! А это ты мне подарил, когда тебе было три года...
— А это кто сделал? Тоже я?
— Не угадал, это твой брат! А твое вот и вот!
— А это тоже я? А это?...

Чего мы можем ожидать от наших детей, если дети нам неинтересны?

И я себе повторяю снова и снова: взрослый человек ничего не может потребовать от ребенка сверх того, что требует сам от себя. «Воспитатель должен быть тем, кем он хочет сделать воспитанника», — говорил Владимир Даль. Воспитатель, родитель, педагог. Усыновитель, опекун, приемный родитель.

Человек Взрослый.

Но не только требования к себе нам понадобится осмыслить. Оказывается, остается еще немало важных вещей, которые нам необходимо будет учитывать после того, как новый человек войдет в наш дом.

ИСТОЧНИК

Глава книги «Шаги нашей любви»  Анны Ильиничны Гайкаловой - педагога, психолога, практического психофизиолога, автора курса семинаров «Целый-невредимый».

Записаться на онлайн-консультацию к Анне Ильиничне, чтобы решить личные вопросы и проблемы, можно по Whatsapp или Facebook Messenger.