Трудный ребенок

Экология плохая, пища мутированная, воздух отравлен. Да и сама жизнь, разве так нам хотелось бы жить? Времени для полноценного общения с детьми не хватает, социум требует все больше соответствий, в общем, все идет как-то не так. И вроде, неплохо, но… дети какие-то странные вокруг. Мы такими не были!

— У вас синдром дефицита внимания — слышат заботливые родители, которые не поленились, нашли специалиста, заявили о проблеме.
— У вашего ребенка дисграфия, — узнают другие мамы-папы, сначала тревожатся, а потом даже облегчение испытывают: не они виноваты, это ребенок такой.
— Ой, он у нас гиперактивный! — словно стыдясь своего ребенка, говорит иная мама, и ее поддерживают кивками: нелегкая у женщины доля.
— Извините, он у нас такой, — я и подобное слышала, — странный… — и мама «предъявляет» ребенка с некоторым аутизмом. Не глубоким и катастрофичным, а таким, до которого можно достучаться.

Помню, как однажды мне встретился мальчик, не знающий, как зовут его одноклассников, но школу, тем не менее, посещающий. Он не мог сходить в булочную, чтобы купить себе хлеба. Будучи крайне застенчивым, не смог бы спросить дорогу домой, если бы вдруг заблудился. Да и адреса своего не знал. С этим ребенком мы составляли «топики», как в разговорниках иностранных языков, и учили их наизусть. Все это было оформлено в виде игры и, конечно же, забирало много сил. Но и результаты давало несомненные. Очень скоро мальчик уже мог самостоятельно купить в магазине хлеба, молока, проехать на автобусе до метро. Он выучил имена своих одноклассников и не боялся назвать свои имя и адрес.

Но это случай, конечно, особый. С дефицитом же внимания можно успешно работать, развивая внимание… да хотя бы по Цицерону. Суть этого способа доступна и проста. По преданию, свой метод Цицерон изобрел, проходя одной и той же дорогой к месту проведения своих лекций. Поскольку эта дорога была Цицерону хорошо знакома, а основные пункты лекций менялись, то он стал привязывать их к «вехам» своего пути. И я хочу заинтересовать взрослых, потому что мы, так же как дети, увлекаемся только тем, что интересно именно нам.

Пример приведу самый простой. Вехи начала пути Цицерона представим себе свободно: глиняная хижина, дерево, куча камней, ремесленная мастерская, кирпичный дом. Цицерон собирается рассказывать людям о том, что сила государства в его законах. Основные пункты плана — народ как общность людей, право как основа объединения народа, закон, природа, справедливость. Если привязывать каждый предмет к одному пункту плана, то у нас получатся пары:

— глиняная хижина — народ;
— дерево — право;
— куча камней — закон;
— ремесленная мастерская — природа;
— кирпичный дом — справедливость.

И мы можем предположить, как пункты плана своей лекции запоминал Цицерон.

— Глиняная хижина —это место, где живут простые люди, общность которых именуется народом. Таким образом, представив себе начало своего пути, а именно хижину, Цицерон сразу же ассоциировал ее с народом, первым пунктом своего плана.
— Дерево имеет право расти на этой земле, люди из хижины смогут укрыться от солнца в его тени, таким образом, право объединяет народ.
— Куча камней подходит для того, чтобы сложить из них стену, крепкую и незыблемую, как сам закон.
— Ремесленная мастерская напоминает о том, что все, что человек имеет, он создает из природных материалов.
— Кирпичный дом куда удобнее для жизни, чем простая хижина, и справедливость в том, чтобы все люди жили в кирпичных домах.

Если мои примеры показались интересными, то нам, взрослым, будет нетрудно придумать ряд ассоциаций для того, чтобы наш ребенок мог выучить «пункты своего плана» с увлечением и без труда. А «дорогой» для него может оказаться хорошо знакомая комната. Но прежде чем пробовать, стоит попросить ребенка рассказать нам, в каком порядке расположены предметы в его комнате, только, конечно, сначала надо его заинтересовать. Уже это может оказаться увлекательным началом работы по улучшению памяти. А потом, следуя совету Цицерона, можно привязывать определенные слова к предметам комнаты. Причем, сценарии для наших образов мы можем выбрать любые. Будь то сказка «Золушка» и ее персонажи, будь то «Пираты Карибского моря» и их образный ряд. В зависимости от того, что нашему ребенку ближе. Подробнее о методе Цицерона можно прочесть в интернете, а возможностей обставлять его сказочными ассоциациями у нас наверняка найдется множество.

Это удивительно, как быстро умеют дети превзойти наши ожидания, если мы действительно настроены помогать им, если настроены взаимодействовать, а не отмахиваться в надежде, что все проблемы рассосутся сами по себе. 

Мы сумеем победить небольшую дисграфию самостоятельно, ведь раньше и термина-то такого не было. И гиперактивного дитятю «залюбить» в наших силах, если снимать постоянно «заряд» излишней энергии, расслабляя ребенка и давая ему чувство безопасности и принадлежности. Возможно, нам надо осознать, что гиперактивный ребенок не потому не знает покоя, что у него этой самой активности переизбыток, а потому, что тормозные процессы у него недостаточно развиты, и он просто не умеет остановить себя сам.

Но ребенок с дефицитом внимания по-прежнему играет в стрелялки, а вовсе не тренирует внимание и память. Дитя с дисграфией не имеет кого-то рядом, кто превратил бы его занятия письмом в увлекательную игру. А гиперактивный ребенок носится до изнеможения целыми днями, и нет рядом с ним взрослого, в которого можно было зарыться, как лодке в песок, чтобы остановить этот изматывающий бег.

В семье с тремя детьми, о которой я хочу рассказать сначала, идея порядка была выражена достаточно явно. Взаимодействие папы и мамы в этом доме было очевидным и работало на всех, кто в нем жил. Мама, о которой я говорю, встретилась со своим сыном, когда тому было девять лет, и она еще не знала, что это ее сын. Но через год, в его десять, они уже были членами одной семьи и жили вместе. Учился ребенок очень плохо, отставание было таким, что хоть в первый класс иди. В школе, которую ребенок посещал в детском доме, переводы из класса в класс проводились формально. Прежде всего, мама договорилась с администрацией школы — завучем и учителем третьего класса, в который пошел ее сын, и занялась «вытягиванием» ребенка сама. Понятно, что никакой мотивации для учения у мальчика не было. То, что предстояло сделать маме, оборачивалось чем-то куда более серьезным, чем «начать с нуля». Это отбрасывало ее чуть ли ни в прошлую жизнь, если таковые существуют.

Порядок в доме (договоренность об обязательствах и умение их выполнять, взаимодействуя друг с другом) обеспечивал этой маме ту самую платформу, на которой она могла чувствовать себя устойчиво. Мама также договорилась с членами семьи о том, что они все будут помогать ей «вытягивать» ребенка. Писать мальчик не мог совсем. Безобразные каракули с множеством самых нелепых ошибок, если говорить именно о письме. Это отражалось и на математике, причем, в устном счете ребенок соображал заметно быстрее, чем это происходило при попытке записывать свои действия. Тут все превращалось в кашу. Мама, двое других старших детей и папа нарезали карточки, величиной в четверть альбомного листа, и на них каллиграфическим почерком выписали буквы и слоги. В день начала занятий мама показала ребенку все эти карточки — их получилась убедительная стопка, выбрала из них две и сказала, что всей семьей они решили улучшать свой почерк.

— Теперь, — сказала мама, — мы все будем прописывать по две карточки каждый день, и будем стараться делать это так, чтобы у нас получалось очень красиво. Мало кто умеет сейчас красиво писать, — заметила она, — но я слышала, что тот, кто все же это умеет, взрослеет быстрее и ему легче учиться в школе. Нам бы всем хотелось, чтобы нам стало немного легче, вот мы и решили попробовать в чем-то победить.

Принимать участие в написании букв ребенок отказался. Остальные члены семьи к нему не взывали, а, выключив телевизор и убрав посторонние звуки, уселись вместе за стол в гостиной. В квартире настала тишина, все договорились, что ничто не должно отвлекать их. Они выписывали буквы, мама и папа хвалили детей, приводили примеры, на что буквы похожи, и заговорчески смеялись, поглядывая на отказавшегося весело, но без осуждения. Скажу сразу, что к ним он присоединился буквально на третий день. Буквы свои они писали разными цветами, у каждого был свой цвет, и крепили их потом к стенам. Вскоре вся квартира была разукрашена разноцветными карточками букв. Не все шло гладко, особенно, когда пришлось уменьшать размеры букв — первоначально все писали их крупными. Но и эта задача была оформлена в виде игры. А за буквами последовали цифры. Понадобилось полгода для того, чтобы сформировать и укоренить новую систему связей. Семье удалось полностью выправить ребенку правописание, а это повлекло за собой усидчивость, аккуратность и, естественно, повысило коэффициент восприимчивости информации. К концу третьего класса ребенок догнал по успеваемости лучших учеников. Конфликтов во время обучения практически не было.

Старшие дети гордились тем, что они выполняют такую важную задачу — помогают младшему выровняться. Папа не всегда принимал участие в написании букв, он подключался изредка, но, по договоренности с мамой, обставлял это так, словно без практики написания букв он быстро теряет навык. Папа говорил детям, что им повезло: он имеет дело только с компьютером, а они учатся в школе, поэтому пишут, а значит — их мозг работает продуктивней. Рассказы об устройстве мозга и его неисчерпаемых возможностях в образах продолжала мама.

Конечно, мы можем представить массу возражений в ответ на этот единичный пример. Но тут безусловен ряд факторов, которым по силам перевести данный пример во множественные:
— это единство членов семьи;
— это умение шаг за шагом идти к цели;
— это явное взаимодействие старших детей между собой;
— это отсутствие конкуренции внутри семьи;
— это, вероятно, море свободного времени у мамы, раз она может позволить себе так проводить вечера.

По поводу последнего скажу «нет», данная мама врач, и она работала. А что касается первых пунктов, то да. Слышала возражения, что такой порядок почти нереален в наше время. С этим я не согласна, фактор зависит не от времени, а от того, как устроен человек, в частности, тот, кто лидирует в семье, т.е. тот, кто берет на себя ответственность и порядок устанавливает.

Хочу еще раз подчеркнуть, что эта история, как и все прочие в этой книге, правдива. Более того, этот метод несколько видоизменила я, а его уже повторила еще одна мама, моя коллега-усыновитель, увидев, как через четыре месяца после начала домашних занятий стал писать мой новоприобретенный восьмилетний сын.

Мой ребенок, в отличие от ее мальчика, имел некий неврологический диагноз плюс сильнейшее сотрясение мозга в анамнезе, последствия которого давали судорожные проявления. И врачи говорили мне, что ничего у меня не получится. Но они ошиблись.

Мы не только писали карточки. Начали мы с…танцев. Мы выкладывали огромные буквы на полу из поролоновых полос, а потом, ступая шаг в шаг, «танцевали» эти буквы, держа друг друга так, словно наш танец — ламбада. И выкладывание букв, и хождение по ним, и вот еще распевание: «Мы танцуем букву «а», от нее мы без ума», заставляло нервную систему вступать в созвучие с нашей задачей. Мы играли, и карточки не делали нашу жизнь более строгой или более унылой. Все наоборот, а, поскольку результаты появились на удивление быстро, это оказалось праздником для нас.

Конечно, бывают случаи и другие, да. И диагнозы бывают объективными. Но это не означает, что надо складывать руки, для меня это совсем другой знак. Обратный. Разница в данном случае в том, что те же методы будут действовать значительно медленнее. Но действовать они будут.

Ребенок-торопыга, ему еще и гиперактивность диагностировали, он и читать не любил, додумывал слова, в результате, порой нес околесицу. Важный фактор — этот мальчик обладал ораторским даром, он очень любил говорить. Правда, из-за этого свойства ему часто удавалось попадать в дурацкое положение, потому что говорить ему хотелось, а о чем говорить и что говорить, он не знал.

Родители мальчика, получив диагноз, свои попытки сосредоточить ребенка оставили, и мальчик получал то тройки, то пятерки, то двойки, в общем учился, как многие дети, где-то вылезая за счет того, что во время и к месту вставил случайно услышанное. По русскому же языку показатели оставались устойчивыми — тройки другими отметками не перемежались. Чтобы подтянуть сына, родители пригласили ему репетитора, действительно хорошего педагога — спокойного, не склонного раздражаться, терпеливого. Но результатов педантичные и спокойные занятия не дали.

К десяти-одиннадцати годам внимание у ребенка несколько улучшилось, хорошие отметки в школе стали появляться чаще. Он легче воспринимал информацию на слух, поэтому его выступления, к которым он имел явную склонность, случались теперь интересными и частично обоснованными. Кроме того, даже отвлекаясь, он улавливал какие-то слова, произносимые учителем или кем-то, рядом с ним находящимся, и если его заставали за «ловлей ворон» и спрашивали, о чем только что шла речь, он довольно удачно выкручивался. Порой это было даже более чем удачно, родители заподозрили в ребенке некий талант, но какой именно, оставалось неясным. Грамотность у него по-прежнему хромала, почерк оставался отвратительным.

Когда мальчику исполнилось двенадцать лет, в гости к семье приехала бабушка. Буквально на следующий день она с удивлением спросила взрослых детей, почему они так спокойно смотрят на то, как ребенок пишет.

— У него дисграфия, — махнули рукой родители ребенка. — Нам сказали, он может никогда не научиться писать разборчиво, потому что, пока он повзрослеет, все будет переведено на компьютеры, и у него уже надобность в письме отпадет.

Бабушка задумалась не на шутку, с детьми ничего дальше выяснять не стала. После выходных бабушка дождалась возвращения внука из школы, накормила его обедом и попросила рассказать о чем-то. Мальчик начал рассказывать, бабушка слушала, всем своим видом подчеркивая интерес, а потом выбрала момент и даже в ладоши захлопала, когда внук как-то особенно удачно высказался — мальчик в самом деле умел красиво говорить. Слушая, бабушка перебирала тетрадки внука. Почерк в них был ужасным, понять что-либо оказалось трудно.

— Не очень у тебя с русским? — бабушка спросила это участливо, но словно невзначай. Тут же, не делая паузы, она снова вернулась к удачному выражению, которое употребил внук. — Нет, ну как же ты это здорово сказал! Какое же удовольствие для людей тебя слушать! Знаешь, мне кажется, это талант — уметь так выразить себя. Но главное, люди тебя всегда должны отлично понимать! — и она снова паузы не сделала. — А с учительницей по русскому у тебя как?
— Да она мне ставит отметки всегда плохие, бабуль. Я даже если правильно напишу, она все равно больше тройки мне не ставит. Придерется к чему-нибудь обязательно.
— Я вот тебе хочу одну интересную вещь сказать. — Бабушка слегка качнула головой, сделав очень многозначительное лицо и подтвердила. — Да, очень интересную. Сказать сейчас или?.. — она убедилась, что внук заинтересован.
— Скажи сейчас, да. А про что? — мальчишка действительно хотел бы услышать что-нибудь интересное, тем более что оно явно не сулило ему никаких неприятностей.
— Ладно. — Бабушка выглядела так, словно внук ее с трудом уговорил. — Хорошо. Если ты готов, то… Представляешь…

И она произнесла нечто нечленораздельное. Убедительно кивая, с небольшой паузой после «представляешь» и глядя внуку в глаза. «Слова» бабушка как будто проглатывала, понизив тон, и сразу после этого, невнятного текста добавила: «Я была потрясена!». Она смотрела на внука напряженно, всем своим видом сообщая ему о важности сказанного и явно какой-то реакции ожидая в ответ.

— Что-что, бабуль? — мальчик свел брови к переносице.
— Ну, как «что»? Я же говорю: — бабушка снова понизила тон и повторила свой маневр, но на этот раз закончила иначе: — Это же невероятно, я бы никогда не додумалась!
— Бабуль, прости. — Внук покачал головой, выражая старание. — Скажи помедленней, я опять ничего не понял.
— Я могу сказать помедленней. А может быть, мне лучше написать? Чтобы ты понял наверняка?
— Ну, напиши, — несколько обескураженно ответил внук. Тот запал, в котором он только находился, несколько ослабел.
— Ты себе не представляешь, как это важно! — «добавила огоньку» бабушка и снова произнесла что-то непонятное, сверкая глазами. Коротко произнесла.
— Ну, бабуль! — снова воспламенился внук. — Ну, почему я не понимаю-то?
— А ты представь. — Бабушка сощурилась. — Учительница твоя хочет поставить тебе хорошую отметку. Она же хорошо к тебе относится, я знаю. Она открывает твою тетрадь и ничего понять не может, как ты сейчас. Что она чувствует? Вот ты что сейчас чувствовал, когда не мог меня понять?
— Что я «немного того», — мальчишка засмеялся и покрутил пальцем себе у виска. — Вот и она себя чувствует «немного того», когда смотрит в твои тетради. Можешь поверить? Человек, когда не понимает чего-то, очень часто злится, потому что, — правильно ты сказал, молодец — чувствует себя в это время не в своей тарелке. Как будто с ним что-то не в порядке, понимаешь? А поскольку знать о себе такое никому не нравится, то человек начинает злиться на того, из-за кого он себя так почувствовал. Вот как интересно люди устроены. Получается несправедливость, конечно. Как думаешь, это справедливо?
— Не знаю, — мальчишка напрягся. — И что?
— Да просто! Ты — оратор. Ты так говоришь, что тебя невозможно не слушать с удовольствием. И сразу хочется прочесть, что ты написал. Открываешь тетрадь, а там… И человеку становится непонятно. Где ты настоящий — там или тут? А вдруг в тетради? Тогда надо не верить тому, что ты говоришь? На тебя начинают злиться, как будто ты обманщик, понимаешь? Взял и специально человека обманул!
— Ну, ничего себе! — поджатый подбородок внука явно выразил озадаченность.
— Ну да, в том-то и дело. Получается, что ты — такой классный, половину своего законного внимания теряешь. А ведь ты его заслужил!
— А ты что говорила-то, ба? — внук понемногу возвращается в реальность.
— Я специально так сделала, чтобы тебе объяснить. Ты же меня знаешь, мне просто так неинтересно. И мне обидно за тебя, потому что ты захочешь сообщить важное, а тебя не поймут. В жизни такие случаи бывают, я тебе потом расскажу. Когда остается только написать записку. Просто, если не напишешь и не передашь, то тебя могут убить, как в кино. И что? Из-за того, что твой почерк кто-то не понял, тебе умирать?
—Ну, ты, бабуль! — внук снова качает головой. Похоже, что-то про похищение или погоню с преследованием он представил. — Вот, блин! И чего?
— Еще какой блин, — соглашается бабушка. — Но, я думаю, ничего ужасного. Мне когда-то точно так объяснили, и я все исправила. Смотри, какой у меня почерк теперь! Жаль, я никогда не умела говорить так, как ты!

Бабушка пишет на листочке, внук смотрит, думает.

— А я так смогу, бабуль? — спрашивает он через некоторое время.
— Ты? — бабушка смеется. — Ты обязательно сможешь!

Предвидя возражения, хочу сказать, что вместо ораторских данных можно использовать любой талант или способность ребенка. Конечно, диагнозы не просто придуманы, они существуют. Но это не означает, что они снимают с нас ответственность за то, насколько внимательны наши дети, как они пишут и как произносят слова. И мне кажется, стоит повести себя так, словно мы ищем выход из важного для нас положения. Мы вполне можем придумывать что-то неожиданное, играть, вовлекать ребенка в нечто интересное, непременно наполненное позитивом о нем. Хорошее всегда должно перевешивать. Если ребенок, слыша какую-то критику в свой адрес, в то же время узнает и что-то хорошее о себе, он не станет так сильно упрямиться и возражать против перемен. Меня часто спрашивают, можно ли ругать детей, ругала ли я своих. Конечно, ругала. И не всегда это было после тщательно взвешенных раздумий. Но что бы ни происходило в нашей семье, я всегда помнила главное: любви всегда должно быть больше, чем критики.

Только это не «я тебя так люблю, а ты вон что вытворил», нет. Это вообще не Я. Потому что это — ТЫ.

— А-а-а-! — немного артистично закатывает глаза одна моя знакомая мамочка, разоблачив чадо в очередном безобразии.— И это ты? Ты — такой умный, такой классный, такой большой! Вот сейчас, — и она начинает ходить по комнате из угла в угол, а ребенок таращится на нее во все глаза, потому что, с одной стороны, его, похоже, ругают, а с другой …

А с другой, это же так интересно!

— Так, — говорит утомленная пробегом по комнате взад-вперед мама, — так! Я все поняла. С хорошими детьми это (так она обозначает причину своего негодования) тоже может случиться! Получается, что может. Даже с очень хорошими, такими, как ты. — Сосредоточенное лицо мамы не даст возможности ребенку заподозрить подвох. — Но, я уверена, что этого больше не повторится. Потому что это такая гадость, просто гадость наигаднейшая! И такой человек, как ты, такой замечательный человек, конечно же поймет, что это отвратительное непременно останется в душе, если такое совершить! — Пойдем, — предлагает она потом.
— Пойдем на кухню. Я тебя угощу (чем угодно), поддержу тебя, а ты поддержишь меня. Мы же с тобой оба сегодня пострадали. Ты сделал такое, от чего тебе тошно, а я узнала, что это произошло. Но мы будем стараться, чтобы этого больше не случилось с нами. Пойдем! — она кладет руку на его плечо и уводит в кухню…

Совершенно обескураженный ребенок не дает в это время себе никаких обещаний. Но если бы было возможно задать ему вопрос (нельзя задавать, пусть торопеет от маминой любви как можно дольше), «будет ли он так еще», он бы ответил — нет. Конечно, можно и поругать. Но поругать, соблюдая принцип антуража, того, что будет вокруг. Именно оттого, как мы обставим наше недовольство, зависит, захочет ли ребенок еще раз повторить свой промах.

Родителю, воспитателю, опекуну стоит быть зазывалой в цирке, талантливым продавцом в магазине, артистом на сцене, экскурсоводом, которого слушают, раскрыв рот… Нильсом с дудочкой в руках! Чтобы ребенок шествовал за нами самозабвенно. «Учатся у тех, кого любят», — утверждал И. Гёте.

ИСТОЧНИК

Глава книги «Шаги нашей любви»  Анны Ильиничны Гайкаловой - педагога, психолога, практического психофизиолога, автора курса семинаров «Целый-невредимый».

Записаться на онлайн-консультацию к Анне Ильиничне, чтобы решить личные вопросы и проблемы, можно по Whatsapp или Facebook Messenger.